В шаге от бездны

Безумно, до боли, хочется кричать. Кусать в кровь губы и надеяться, что никто не заметит. Хочется ломиться в дверь напротив до неприятного жжения в саднящих костяшках пальцев. 
Его больше нет. 
Лухана тоже больше нет.
Ведь ему не нужен мир, в котором нет Исина. Он (мир) слишком жесток для него.

Хорошо, что хозяйка дома больше не сдает ту комнату напротив. Лухан помнит, там жил Он. 
Он помнит все.
И заляпаный краской линолеум , и старый, зеленый торшер, притягивающий мошкару как магнитом. 
Хань помнит двери на балкон и вид на маяк и темно-синее море, который неизменно представал перед глазами, стоило только толкнуть застекленные створки.
Еще когда они только встретились, Лухан удивлялся тому, что Исин так по-детски радовался своему везению. "Ему невероятно пёрло" - как сказал тогда Чондэ, и Хань согласился.

Исин,был человек странный.
Мог позвать пройтись вдоль пляжа или заглянуть на маяк, а мог замкнуться у себя в комнатке и часами перебирать гитарные струны, или греметь аккордами на стареньком пианино, которое поставили в дальнюю комнату с глаз долой. Сразу после приезда Исин сам взялся его настраивать.

И вышло.

***

Подтянув ноги к животу, свернувшись в позе эмбриона, он лежал прямо по центру кровати. Широко распахнутые карие глаза, не мигая, смотрели в пустоту, взгляд как-будто остекленел. На щеках темнели еще влажные дорожки, Лухан плакал минуту назад. Искусанные, посиневшие губы беззвучно шевелились. Он звал его.

Прошло два года, а он все звал его. И верил, что Исин вернется, что это совсем не его видели той страшной ночью на обрыве.
Лухан тихо всхлипнул.

До этого он никогда не плакал, даже в детстве. Считал, что это постыдно - плакать.
Наверное, зря он так считал.
Ведь теперь было намного больнее от обид, ненависти и любви, скопившихся в этой маленькой и, несмотря на то, что её обладателю стукнуло двадцать шесть, по-детски ранимой душе. 

Его мучили видения. Страшные, не дающие по ночам даже вздохнуть и лишающие всякого сна. 
Он вскакивал с постели как сумасшедший, стараясь не смотреть в окно, где, накатываясь на каменистый берег, бурлило море. Изо дня в день Лухану казалось, что там, дальше по берегу, он видит тот обрыв. 
Бездну. И там, на краю высокую, худую фигуру Исина...

Хань не знал, прыгнул ли он на самом деле. Но кошмары не оставляли его. 
Исина больше нет.
Нет рядом с ним.
И даже медицинская экспертиза не сможет изменить ничего.

Именно сейчас. 
Именно сейчас Лухан понял, что несмотря на то, что тот парень из комнаты напротив, тот парень, стоящий на обрыве, не был его соулмейтом, он все равно любил его. 
Любил просыпаться по утрам поздно, и с улыбкой на сонном лице слышать почти через стенку как Исин рвано ввинчивается аккордами в пожелтевшие клавиши пианино. 
Любил ходить на маяк, забираясь аккуратно по скрипучей лестнице, и, распахнув дверь, понимать, что сосед тоже здесь.
Лухан любил все места, где мог его встретить. 
Все вещи, к которым он прикасался, оставляя на них тонкий шлейф аромата, из которого так явно выбивался запах апельсина, от которого у Лухана сводило скулы, заставляя улыбаться как безумного.

Он любил его. Такого высокого, по-своему красивого и немного нескладного. Его неторопливую, чуть заторможенную походку и постоянно задумчивое лицо с ямочками на щеках. 
Они были абсолютно разные, Исин и Лухан.
И если кто и должен был бы быть его соулмейтом, то только он.

Но четыре звезды Южного Креста на запястье Ханя оставались все так же черны, как и маленький единорог у Исина за правым ухом. 

И тогда Лухан еще не понимал, что связи природы так просто не разорвать. Не быть вместе тем, у кого разные знаки на коже. 

Потом, спустя год после его гибели, уже разбитый Лухан узнал, что соулмейт Исина покончил с собой.
И никому не было известно, почему это случилось.
Даже самому Исину.

И, наверное, только этим Лухан мог объяснить этот шаг Исина. 
Шаг в бездну.

***